Папа, умер Дед Мороз

первая полнометражная картина Е. Юфита
Радикально-абсурдистский фильм.
«Дед Мороз» — первая полнометражная картина Е. Юфита, лидера питерских некрореалистов. Позади, в 80-х остались «санитары-оборотни» и тому подобные кретины, которые без устали «уничтожали» друг друга в 16-мм опусах режиссера. Реактивное движение сменилось неторопливым созерцанием. Медленное, вязкое время, невыразительное пространство, странные персонажи с чертами вырождения на лицах.
Главный герой, писатель-натуралист, приезжает в далекую деревню, к брату. Здесь он надеется всесторонне изучить повадки мыши-бурозубки, чтобы затем описать ее таинственную жизнь во всех подробностях. Громадная фотография животного сопровождает героя повсюду.
В деревне его не ждут, не узнают, не привечают. Угрюмый мужик и его странная жена долго и внимательно смотрят в растерянные глаза натуралиста. Диковатый сынок и дедушка-упырь довершают неприятную картину. Сюжет упрямо не желает разворачиваться. Нечленораздельное бормотание персонажей, иррациональные телодвижения, тотальное отсутствие смысла.
Однако ужас, который пронизывает окрестный пейзаж, особого рода. Это — «домашний» ужас, привычный, родной, неотчуждаемый от тоталитарного советского бытия, с убогими, невыразительными фактурами которого работает Юфит. Писателю жутко, писатель трепещет, ожидая худшего. Парадокс, однако, в том, что испугался он не теперь. Испугался давно и надолго, навсегда. Быть может, в материнской утробе. Но кого?
Периодически среднерусский пейзаж засоряют посторонние его визуальной природе бюрократы в строгих костюмах, галстуках и хорошо начищенных ботинках. Лица 50-летних мужиков строги и непроницаемы. Чего им надо? Им надо жертв. Таинственные мужики то и дело вершат ритуальное насилие. Именно ритуальное, ибо принцип удовольствия им неизвестен: с героя в грубой форме стаскивают штаны и этим ограничиваются.
Таким образом, Юфит снимает принципиальнейшую для отечественной культуры картину: он лишает Власть глянцевой упаковки, срывает с нее маскировку, обнажает ее глубинную сущность. Пресловутая «воля к власти», иррациональная и тупая — вот главный герой «Деда Мороза» и творчества Юфита в целом.

14 окт 2008

Спокойно, детки, он не кусается…
Фильм Юфита «Папа, умер Дед Мороз» стал полнометражным дебютом некрореализма в условиях «легального» кинопроизводства. Как сорванца перед выходом в приличное общество, скандальное течение нужно было «причесать», облагообразить, представить публике в одеждах привычных и пристойных. Поэтому фильм запускался как экранизация «Семьи вурдалаков» А. К. Толстого — имя классика обычно «успокаивает», говорит о традициях и благородной родословной, а всякие «игры с трупаками» можно списать не на авторское видение, а на жанр «страшного рассказа».

О метафизике ленты сказано много, но значим и ее сюжет. Молодой ученый — остроносый, взъерошенный, в больших роговых очках, похожий на чудаковатого «Шурика» из кинокомедии, приезжал в деревню, чтобы исследовать повадки мыши-бурозубки. Но под кровлей сельчан-родственников попадал в такие хляби иррационального, что впору было сразу ноги уносить, а не дожидаться, пока сам этот космос животных стихий «отбракует» его, как инородное тело. Этот сюжет можно воспринять как злую пародию на излюбленный почвенни- ческий мотив «припадания к истокам», когда «блудный сын», городской интеллигент, смиренно приезжает в глубинку набираться ума-разума у древних стариков и старушек. У Юфита почва равнодушно отвергает посланца позитивистской цивилизации.

Этот сюжет можно понимать и шире — как скептическую медитацию на тему «хождения в народ», излюбленную некогда российскими идеалистами. В финале ленты возле затравленного и поверженного героя возникает фото с хитроватой, словно усмехающейся мордочкой «мыши-бурозубки» — сама природа смеется над попытками ее познания и приручения. Точно так же — «народный мир», органически живущий стихийными инстинктами, издевается над всякими попытками реформировать его на неких разумных началах. Фильм выражал тщетность либеральных попыток переустроить косное российское общество, всегда выбирающее самый нелепый и не поддающийся разумному осмыслению, но зато «особый» путь. В этом отношении лента Юфита пришлась ко времени — в образной форме и на свой лад она комментировала романтические устремления перестройки.

Но этот социальный подтекст вибрировал где-то… «вне» повествования с его логическими провалами и непроясненными загадками. Эта искусная неопределенность рассказа была красива сама по себе, как красив здесь стелющийся туман, мягко окутывающий окрестности.

Сам Юфит с раздражением отметал рассуждения о «социальности» своих лент — настаивая, что их действие происходит «нигде» и «везде». Но телефоны здесь — непременно «дисковые», массивные, отливающие черным маслянистым блеском; от их резких, всегда неожиданных звонков не жди добра. Радиоприемники — непременно одноволновые, с дешевеньким пластмассовым корпусом; они висят и в самых нищенских интерьерах, и мутная монотонная белиберда льется из них днем и ночью. Мрачные помещения «Храмов науки» оглашают зычные команды, отданные по селектору, осциллографы здесь — громоздкие и допотопные, а в самих опытах есть что-то убогое, устрашающее и извращенное. Барокамера напоминает то ли орудие пытки, то ли дощатый сельский нужник, а подопытные энтузиасты — секту мазохистов.

Под стать этому неуютному миру и его обитатели: кудлатые, замурзанные и к тому же военизированные оборванцы — в обмотках, гимнастерках и галифе, увешанные портупеями, подсумками и даже деревянными кобурами времен Гражданской войны (ни дать ни взять — карикатурные «большевики», которыми стращала обывателя западная пропаганда 20-х годов). Глаза их — воспалены, вид — дик. Живут эти неприхотливые существа в покосившихся сараях и земляных норах, но чаще — ночуют в чистом поле, в сырых канавах и под кустами.

«Никоторого числа. День был без числа», — вывел когда-то в дневнике бессмертную фразу гоголевский Поприщин. Но за атмосферой и антуражем фильмов Юфита, за «звероватостью» его героев с их восторженным мазохизмом, недоразвитостью и мистической властью «приказа» над мутным сознанием — встает не просто «никакое» время, сколь бы ни убеждал в том сам автор. Юфит располагает свой мир под «советскими» широтами. Все детали здесь выпуклы, но это — не гротеск и не социальная сатира. И уж совсем трудно углядеть в сумрачных картинах Юфита «развеселый стеб». Автор словно воплощает некий сон о советской реальности, являя ее сгущенную визуальную формулу, образное воплощение некоего бесконечно длящегося «советского времени». Именно в этом отношении мир Юфита метафизи чен. Он интраверт, и ему принципиально неважно, о каком именно годе советской истории вести рассказ. Для него они неразли чимы, как серые мыши в сумерках.

Олег Ковалов, журнал СЕАНС, № 27/28. Майдан

14 окт 2008

Каким будет Новый год без Деда Мороза?

Название фильма Юфита «Папа, умер Дед Мороз» (1991) готовит зрителя к новогодней сказке. Причем, сказка, должно быть, окажется не очень веселой, ведь Дед Мороз умер. Каким же без него будет Новый год? Однако Новый год и есть праздник приостановленного времени, времени и живых, и мертвых, ни живых, ни мертвых.
История начинается с того, что писатель отправляется в деревню писать рассказ о бурозубке, но попадает в череду «новогодних событий». Мертвые навещают оставшихся в живых родственников, после чего должна наступить обычная посленовогодняя жизнь. Однако новогоднее время размыкается и уже не может вернуться в привычную колею линейной хронологии. Мертвые не могут ожить, живые – умереть, ведь мертвым оказался сам Дед Мороз. В этом пространстве безвременья, между жизнью и смертью странствуют дедушка, внук, писатель, бурозубка, а вместе с ними и зритель.
Первый полнометражный фильм Юфита отличается необычайным ритмом, поразительным чувством бессознательного кино-времени и остается одним из самых поэтичных в истории мирового кинематографа. Не удивительно, что в 1992 году он получил главный приз на фестивале в Римини.

Виктор Мазин,
автор книги «Кабинет некрореализма: Юфит и» (СПб.: Инапресс, 1998).

19 ноя 2008

Пронзённые фильмом
То ли на фоне нынешнего мёртвого кино далеко уже не новый фильм «Папа, умер Дед Мороз» Евгения Юфита неожиданно оказался для меня истинно «живым словом», то ли нужно было войти в соответствующий транс, чтобы понять, насколько поведанная с экрана изобразительно изощрённая история является метафорически точным образом нашего общего существования… Но давно мне не было столь всепоглощающе страшно от окружающей действительности - конечно, российской (а куда от неё денешься, веками горемычной и хронически неустроенной?!), но словно вневременной и внепространственной, как будто всё происходит непонятно когда и где на Богом забытой планете. Помимо того, что это - настоящая магия киногения, вроде бы бесхитростная и даже наивно-примитивная, но невероятно захватывающая, покоряющая всем своим кинематографическим строем и абсурдно-безысходной поэтикой, ещё не можешь отделаться от поразительного ощущения экзистенциального, архетипного, мифологического страха, разлитого в самом воздухе, который ведь невидим, или же скрытого в бесконечном течении реки. Финал заставляет ужаснуться глубоко в душе, насколько человеческое бытие чуть ли не пронизано вечным родовым проклятьем - и смерть повсюду шагает по пятам. Ужас, ужас, ужас... Если при помощи довольно распространённого метода американских критиков описать, используя сравнения и аналогии, на что же всё-таки похожа лента «Папа, умер Дед Мороз», то предложенная версия может показаться вообще парадоксальной: Андрей Платонов встречается с Андреем Тарковским. Хотя в основе сценария Владимира Маслова (что, как говорят, было применено уже на закате советской системы планирования кинопроизводства исключительно для подстраховки) якобы лежит мистическая повесть «Семья вурдалаков» Алексея Толстого, кстати, безобразно и глупо экранизированная годом ранее - в 1990-м. Вот и сюжет вполне совпадает: молодой горожанин приезжает в провинцию, поселяется в семье, которая недавно похоронила старика, и становится невольным участником странных и страшных событий. Внук покойного, нарушая старинную заповедь, произносит имя ушедшего до истечения девяти дней со дня смерти и превращается в вурдалака. Только добавлено, что приехавший - брат (наверно, двоюродный) сына старика, а ещё будто бы занят исследованием новой породы мышей. Ну и своего рода прологом является посторонняя история про мальчика и однонокого мужика, которые где-то в городских канализационных тоннелях устанавливают потайные петли из проволоки, куда случайно, но почему-то неотвратимо попадают люди-жертвы. Хотя все эти минималистски сообщённые обстоятельства действия практически не имеют никакого значения - и чем менее они ясны, тем лучше. Тут решающий смысл приобретает то, как изысканно всё снято словно в чёрно-белой графике, насколько долго держится и не меняется кинематографический план, почему представляется гипнотически-зомбирующим ритм экранного повествования - будто замираешь в непереносимом страхе перед неведомым и уже не в состоянии пошевелиться, что-либо сделать ради того, чтобы избежать неминуемой кары отнюдь не за личные прегрешения, а за первородный грех всего человечества. Но также трудно отделаться и от социально-политического подтекста, всё равно неизбежного в этой отвлечённой общечеловеческой притче об опустошённом и разуверившемся мире, в котором умер если не Бог, то Дед Мороз (что, разумеется, является профанной версией знаменитой ницшеанской формулы). Пусть сам Юфит упорно отрицает любые идеологические и прочие общественные аллюзии, один лишь факт создания картины «Папа, умер Дед Мороз» в последний год существования советской империи заставляет теперь уже ретроспективно находить в ней поразительные пророчества и предостережения, коих мы по своему обыкновению не пожелали заметить, как и прошли, по сути, мимо «тихого шедевра», не вызвавшего ни особого ажиотажа, ни широкого признания в узких кругах. За границей и то его лучше оценили, дав главный приз на кинофестивале в Римини в 1992 году, позже устроив полную ретроспективу работ Евгения Юфита (и не только кинематографических) в Роттердаме, включив их в коллекции престижных музеев современного искусства. Как это ни странно, именно издалека и на расстоянии в 17 лет, отделяющих от момента съёмок, точнее видится, что режиссёр фильма «Папа, умер дед Мороз» предугадал мучительный и так до сих пор не преодолённый слом былого (словно эпического и отчасти мифологического) национального самосознания и менталитета, вынужденно лишившегося всех своих иллюзий и грёз, но по-прежнему не избавившегося от власти смертельных чар. Прошлое, как неистребимый вампир, продолжает пополнять ряды некими «вурдалаками поневоле». И то, что эти живые мертвецы одеты будто чиновники-партократы, которые вроде бы тихо и мирно прогуливаются до поры до времени по окрестным полям и лесам, внушает дополнительный ужас. А дитя, приносящее себя в жертву, всё-таки не может спасти мир от проклятья. И заточенное бревно осины одиноко и потерянно плывёт по реке, пока не найдя применения. Почему-то вспоминается горький и отрезвляющий финал новеллы «Праздник» в «Андрее Рублёве» с проплывающей колодой, где уже погасли установленные на ней свечи. Сергей Кудрявцев

3 дек 2008

Кадры из фильма "Папа, умер Дед Мороз"

3 дек 2008

Кит Санборн о фильме Евгения Юфита
Фильму  Е.Юфита «Папа, умер Дед Мороз» исполняется 17 лет. Как любое истинное произведение искусства фильм живет своей независимой от автора  жизнью, собирая новые поколения зрителей и критиков. О фильмах написано так много, что число  читателей, значительно превышает количество зрителей. Поводом к написанию этой статьи послужила встреча с авторитетом в области истории кинематографа, известным медиа художником, участником международных кинофестивалей, профессором Бард Колледжа (США)  Китом Санборном:
 
Я познакомился с Евгением Юфитом на одном из международных кинофестивалей, кажется, в Роттердаме. Мне нравятся его фильмы. Это  очень самобытный художник. «Папа, умер Дед Мороз» я впервые увидел недавно, после того как  побывал в магазине  «ИНОЕ КИНО».
 
О фильме:
 
Много говорят о влиянии немецкого экспрессионизма  и прослеживают связи с фильмами ужасов Ромеро – это понятно. Но мне не попадались до сих упоминания об отношении фильмов Юфита к истории Советского кино, в связи с такими фильмами  ,например, как «Бежин луг» Сергея Эйзенштейна. Герой фильма Степок (в исполнении Виктора Карташова) погибает от рук своего отца. Не помню точно, что было причиной. Кажется, мальчик был свидетелем того, как отец помогал поджигателям колхозных полей в деле уничтожения колхозного строя. Сходство героев фильма Юфита и « Бежина луга» поразительно:
Оба светловолосые, худые, в длинных белых крестьянских рубахах.
 
Нынешнему поколению зрителей может быть не заметен один из аспектов творчества  Юфита, его протест против советского строя.
 
Мне кажется важным то, что городской герой фильма выглядит помешанным на фотографиях зверей (мышь бурозубка). Он отрекся  от своих крестьянских корней – то есть звериного (природного начала) и тем самым утратил силу. Эту связь восстановить прямым путем невозможно. Остается любоваться образами зверей  как порно картинками: ностальгия  по первобытному состоянию.
 
В работах Юфита всегда присутствует мотив мужской доминанты. Дед Мороз может ассоциироваться с грозным отцом – Сатурном, пожирающим своих детей. Проблема гомосексуального насилия «паханства»* уходит еще во времена Ивана Грозного.
Заслуга Юфита состоит в том, что он никогда не боялся поднимать эту тему.
 
*паханство - термин , предложенный Юфитом вместо гомосексуального насилия.
 
Сергей Беляев.

15 дек 2008

ochen' haroshoe kino

28 фев 2009 bek

Интересный фильм. Советую смотреть.

28 май 2010 Гость

	Войдите или Зарегистрируйтесь Это позволит вам отслеживать рецензии и комментарии других людей, а так же вы сможете участвовать в розыгрыше фильмов за лучшую рецензию.
Имя
	введите код с картинки слева