Дитя

Фильм "Дитя" стал победителем Каннского фестиваля и принес вторую Золотую пальмовую ветвь творческому тандему бельгийских братьев Дарденн. Это история юного вора, его подружки и их ребенка, от которого отец сначала хочет избавиться, из-за которого попадает в тюрьму, но благодаря которому беспечные родители начинают наконец что-то понимать в жизни и любви. С ЖАН-ПЬЕРОМ и ЛЮКОМ ДАРДЕННАМИ беседует АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ.

Как у вас зародилась первая мысль об этой картине?
Л.: Мы работали над фильмом "Сын" и во время уличных съемок обратили внимание на молодую женщину, которая качала коляску с ребенком. Она не просто качала, но делала это очень нервно и раздраженно — как будто бы это был какой-то враждебный ребенок. Мы начали думать об этой женщине и сочинили про нее историю.

Вы всегда работаете вдвоем как сорежиссеры. Некоторые даже считают вас близнецами, хотя Жан-Пьер на три года старше. Есть ли у вас старший на площадке и вообще как распределены ваши функции?
Ж.-П.: Значит, мы напоминаем близнецов? Что ж, первое впечатление иногда самое верное. Как мы работаем? Много говорим, обсуждаем идеи будущих фильмов. Когда какая-то из этих идей созреет и нам интуитивно кажется, что мы видим будущий фильм, Люк садится за сценарий.

Значит, он больше литератор, а вы отвечаете за постановочную часть?
Ж.-П.: Нет, просто Люк пишет первый вариант сценария, потом мы его снова обсуждаем и корректируем.

А как вы это технически делаете? Говорят ведь, что вы живете в разных городах, это правда?
Л.: Правда. Я живу в Брюсселе, а Жан-Пьер — в Льеже. Раньше мы обитали в одном доме, но женщины, с которыми мы живем...

Не поладили?
Ж.-П.: Нет, они поладили, но обе пришли в ужас от нашего с Люком образа жизни и решили разъехаться. К счастью, наши города находятся очень близко друг от друга, к тому же у нас есть офис в Льеже, там мы регулярно встречаемся.

А что происходит на съемочной площадке?
Л.: Есть камера, и есть монитор. Ни у одного из нас нет определенной роли: один стоит у камеры, другой у экрана, потом меняемся. Таким образом, нам удается контролировать весь процесс.

Как вы работаете с актерами? У вас даже непрофессионалы играют на высочайшем уровне?
Ж.-П.: Мы стараемся создать иллюзию реальности, впечатление спонтанности, почти документальности. Никогда не размечаем мизансцены, не диктуем на площадке, где должны стоять актеры и куда двигаться, это оказывало бы на них ненужное давление. Зато мы делаем много дублей, и когда актеры устают, они вдруг начинают играть по-живому. Вообще-то мы начинали в театре. И встретили человека по имени Арман Гати. Он пришел к нам в театр с камерой и начал снимать все, что происходит. Когда он от нас ушел, мы стали делать то же самое. Тогда мы еще даже не мечтали о большом кино. Потом сняли фильм "Я думаю о вас" на основе театрального спектакля. Это был полный провал, фильм разнесли в пух и прах. Но назло тем, кто нас критиковал, мы сделали "Обещание". Потом — "Розетту".

Розетта" стала сенсацией Каннского фестиваля 1999 года и получила там главный приз. Но в России многие характеризовали этот фильм как зады соцреализма. Как вы относитесь к этому методу?
Л.: Искусство не должно дружить с властью. Когда оно становится пропагандой даже очень высокого класса, это значит, что оно перестает быть искусством. Что касается "Розетты", она не имеет ничего общего с соцреализмом. И была воспринята властями крайне отрицательно — как клевета на наш регион.

А как тогда быть с "Броненосцем 'Потемкин'"? Из него ведь не выкинешь пропагандистских задач.
Ж.-П.: Конечно, у Эйзенштейна была идеология, но она не была еще напрямую или насильно навязана правительством. Были в истории искусства и великие произведения, заказанные правителями. Они стали великими, потому что их создатели сумели ответить требованиям заказчиков, но сделали нечто выходящее за их рамки.

Кто еще из режиссеров кажется вам великим, кто вдохновляет вас? И кого еще вы знаете из русских?
Л.: Нас вдохновляют Роберто Росселлини, Робер Брессон и Морис Пиала. Мы уважаем Андрея Тарковского, а из последних русских картин восхитило "Возвращение" Андрея Звягинцева.

Приехав в Москву, вы сразу же поехали на митинг в защиту Музея кино. Какие у вас остались ощущения?
Ж.-П.: Нам понравились лица москвичей. Они очень разные, очень похожи на те, что у нас, и в то же время совсем другие. Очень хорошо, что на защиту музея пришли молодые люди, значит, они ценят историю и хотят сохранить ее. Мне трудно представить, чтобы в Бельгии произошло нечто подобное. Хотя похожая ситуация с Музеем кино была и у нас, но ее разрешили путем переговоров с правительством.

По вашему мнению, в искусстве есть запретные темы?
Л.: Понятия о том, что такое табу, меняются с ходом времени. Когда-то фильм Нагисы Осимы "Империя чувств", нарушивший многие сексуальные запреты, был шоком, сейчас он воспринимается как шедевр. Так что для каждого табу — свое время.

После того как фильм "Дитя" наградили Золотой пальмовой ветвью, во французских газетах вышли статьи с заголовками типа "Моральная пальма". Что для вас важнее — язык кино или моральное послание?
Ж.-П.: "Как" и "что", несомненно, связаны, одно не существует без другого. Мы ищем для каждого фильма идею, которая идет из жизни и при этом обладает энергией стиля.

http://www.arthouse.ru/

9 июн 2006

22 сен 2009 алексей