Актер

Евгений Кондратьев

Биография:


Режиссер, актер, сценарист, художник.


Он же Дебил, он же Enfant Terrible параллельного кино, он же Чёрная жемчужина Санкт-Петербурга

Родился в 1959 году в Рыбинске. Один из основоположников движения параллельного кино, получивший известность под псевдонимом Дебил. Начинал вместе с питерскими некрореалистами, позже создал собственное направление «новое дикое кино». Работал и продолжает работать в трэш-эстетике. Кинематограф Кондратьева признан классикой мирового экспериментального кино («Асса», 1984, «Труд и голод», 1985, «Нанайнана», 1985, «Грёзы», 1988 и др.).

На вопросы CINE FANTOM WEEK отвечает Евгений (Дебил) Кондратьев.

Евгений, ходит множество слухов о Вашем трепетном отношении к Петербургу. Каким же образом сформировалось нежная влюбленность в этот город, если, насколько я знаю, Вы родились не на берегах Невы?

Я действительно родился не в Петербурге. А этот город я действительно очень люблю, ведь там сформировалась именно в Ленинграде, еще в советский период. Я отдал этому городу 13 лет своей жизни, будучи его жителем.

А как Вы оказались в Ленинграде?

Я приехал в Ленинград, чтобы научиться снимать кино. Кстати, в декабре этого года можно будет отметить ровно 25 лет с того момента, как я купил свою кинокамеру, которой, кстати, снимаю до сих пор, и сделал свой первый фильм с друзьямихудожниками в Сибири. Тогда я и понял, что искусству кино невозможно научиться самому, познать его в одиночестве или даже по книгам. Я столкнулся с элементарной проблемой – как зарядить кино пленку в камеру, ведь даже этому нужно учиться.
Я приехал именно в этот город и с четкой целью, предполагая, что проживу там шесть лет и за это время научусь всему, что связано с кинопроцессом, а затем благополучно уеду обратно в Сибирь заниматься сибирским кинематографом. Я никак не представлял себя без родных сибирских гор…

Но что-­то пошло в разрез с Вашими намерениями, и в Ленинграде Вы задержались на целых 13 лет…

Да, город меня совершенно захватил. Но помимо того, с 1971 года в Ленинграде жил мой старший брат, настоящий творческий человек – поэт и художникграфик. И он подготавливал меня именно к тому, чтоб я поехал в Ленинград. И еще будучи школьником, я уже каким­то чутьем осознавал с его подачи, что однажды окажусь в Ленинграде. Приехав в Ленинград, я избрал путь не официального академического обучения искусству кино – брат меня познакомил с художниками, которые себя называли авангардистами и считали себя андеграундом ленинградской культуры. В 1978 году, когда я приехал в Ленинград, этот круг меня принял. На что мой старший брат удовлетворенно сказал: «Ну, кажется, мужики тебя приняли». И до 1982 года я уже по сути дела был в Ленинграде. Тогда я был кандидатом в члены фотоклуба «Дружба» в ДК им. Горького на Нарвской, но тогда моими основными интересам были фотография и рисование, а кино я решился заняться, лишь когда мне позволило мое материальное состояние – когда я заработал достаточно денег для покупки кинокамеры. Случилось это в декабре 1981 года. Весной следующего года я снял свой первый фильм, который я уже упоминал. В августе произошла моя очередная попытка устроиться на работу в Ленинграде, и она увенчалась успехом. Меня взяли в угольную котельную на окраине города, там-­то я и проработал последующие пять лет, отдавая все свободное время кино. То была сменная работа – сутки через трое, множество представителей интеллигенции в то время получали право на творчество, отдавая дань обществу подобным этому непосильным трудом. Таким образом, я, кстати, исключил, возможность какого то ни было идеологического влияния общественной системы того времени на свою молодую формирующуюся личность. Это я говорю без всякого эмоционального оттенка. Просто это меня ни капли не отвлекало от моих мыслей о настоящем кинотворчестве, как и не отвлекает в настоящий момент. В моем творчестве существует несколько правил, одной из них – никакой политики. Политика на художника влияет пагубно, ведь он увлекается – достаточно прочитать какуюто новость, и его сознание тут же начинает работать иначе, уходит в дебри совершенно запутанных сетей. Поэтому я очень благодарен Ленинграду, и в то время я честно отдал городу тепло своих рук.

Вы упомянули о становлении Вашей режиссерской личности, а посредством чего оно происходило? Как из Евгения Кондратьева получился режиссер?

Скажу прямо. К примеру, когда в компании за столом произносится тост: «Евгений, за тебя!», я в ответ всегда говорю, что всем лучшим в себе я обязан своим друзьям. Ленинградская культурная среда буквально поставила меня на ноги, как неумелое дитя, выступив в качестве и отца, и матери. И совершенно определенно считаю себя ленинградцем и петербуржцем, и, выходя на Невский проспект, я чувствую, что я дома, моя душа раскрывается, здесь я упаду, сяду, лягу – но ничего со мной не случится, ведь я дома. А в Сибирь, где я вырос, я приезжаю, словно в гости – я напряжен, я не могу позволить себе расслабиться. Это происходит только в Петербурге.

Но почему же Вы в таком случае уехали из Петербурга в Берлин?

Это все любовь, семья и дочка. Я совершенно не ожидал, но некая сила взяла и перенесла меня в Берлин. Я понял, что моей дочери нужен отец, ведь сам я вырос без отца, когда мне было десять, он умер. И здесь, наверное, большую роль сыграл физиологический комплекс. Но сейчас мне думается, что, когда моя десятилетняя дочь станет совершеннолетней, я снова буду сам решать свою судьбу. Однако Берлин я уже полюбил, в моем районе меня узнают и приветствуют соседи…

Давайте перейдем все же к Вашему творчеству. Чему Вы посвящаете свои картины, о чем они?

Считая свой первый настоящий фильм «Нанай нана», вышедший в 1985 году, отправной точкой, могу сказать, что именно на тот период пришлось мое становление как художника. И тогда три аспекта сыграли свою значительную роль в тематике моего творчества: во-первых, это факт общественного застоя; во-вторых, я уже осознал, что советский кинематограф движется в направлении неминуемого тупика (тогда ежедневно в обязательном порядке отсматривал по два фильма); и влияние на меня советского андеграунда, конкретно – ленинградского, ведь к 1985 году мой круг общения сузился до числа тех людей, с которыми наши взгляды полностью совпадали, мы понимали друг друга без слов. Эта среда в то время была увлечена таким передовыми идеями как сюрреализм и абсурд, ведь дальше этого на тот момент в искусстве никто ничего не придумал, если не упоминать античные классические трагедии, сформировавшие всю мировую драматургию. Все это – абсурд, общественная среда и тупик в кинематографе – и вылилось в мои внутренние пульсации и определило тематику моего первого фильма, да и всего моего творчества вплоть до сегодняшнего дня. Я до сих пор стою на позициях абсурда. Тут, конечно же, вспоминаются такие мастера как Бунюэль, Кокто, Ланг. Я между прочим, живу в UFAFabrik том районе Берлина, где находились все мастерские, в которых и снималась немецкая классика немого кинематографа 20х годов. Последние два года демонстрации моих программ проходили неподалеку от площади под названием Kaligari Platz, можете себе представить, в какую атмосферу я попал? На самом деле, переезд из Петербурга в Берлин был очень органичным. И надо отметить, что в 20е годы прошлого столетия параллельно с Голливудом это место было важнейшим в кинопроизводстве, а затем уже шли Франция, Англия, Бельгия, Россия и Италия. А сегодня мне в голову пришла идея провести мост с Петербургом, отследить корни ленинградской субкультуры, которая, в принципе, вся росла на творчестве Кокто, Ланга, Бунюэля, Мурнау, Рене. Но пока не представляю, как это получится.

Евгений, значит можно сказать, что Вы являетесь продолжателем абсурдистской традиции в киноискусстве?

Наверное, нет. Я хотел, было, опять вспомнить Бунюэля, но мне хотелось пойти еще дальше, не знаю, насколько это у меня получилось. Последние фильмы великого Бунюэля «сползли» к повествовательным формам, хотя, конечно, все с тем же абсурдом и маразмом. У моего друга, учителя и соратника Евгения Юфита, которому я многим обязан, я вижу ту же попытку поисков классицизма в последних фильмах – я имею в виду попытку утверждения своих собственных, ранее найденных позиций на данном этапе времени. Я этого старался избегать в своих фильмах, не знаю, что из этого вышло. Но зритель, отсмотрев мою программу, сам может решить, бить меня или хвалить.

Из всего Вашего творчества можно выделить какие­то работы, которые Вам особенно дороги? Или же все они одинаково любимы, как родные дети?

Для меня мои фильмы – как стихи или песни, и все они одинаково дороги, хотя в каждой работе обнаруживается разная энергетика. У меня есть Сибирский цикл, Петербургский цикл – мое основное творчество, Московский цикл и Берлинский цикл. Это совершенно разные типы работ, в этом легко убедиться. А помимо всего прочего последний фильм «Наброски для Моцарта» снимался в четырех странах: Германии, Франции, России и Греции.

То есть Вы предприняли попытку генерализации получаемого опыта? Или же это было расширение творческого кругозора?

Мне кажется, это просто путь художника. Сидел паренек Женька в сибирской деревушке, что­то там себе делал за монтажным столиком, потом приехал в Питер, и закрутила жизнь… Ходят легенды, что до съемки своего первого фильма я камеру даже в руках не держал. Но я ее и не стараюсь опровергнуть – мне с ней жить очень удобно.

Вообще, очень много легенд связано с именем Евгения Кондратьева. Даже взять, к примеру, Ваше прозвище – «Дебил» откуда оно взялось?

Это самый сложный вопрос для меня. В любом случае, я этому прозвищу никак не противоречил и до сих пор обозначаю его как псевдоним в искусстве. То было славное время Панков в Ленинграде. Было бы это в 60е годы – я стал бы таким, как Хвостенко или Бродский, были бы 70е – может, посадили бы за такие фильмы. А тогда сложился именно панкконтекст для развития моей личности. В то время давали прозвища, или клички. Мое прозвище «дебил» мне нравилось – звучало эпатажно. Кроме того, «дебил» полатински означает «слабый». И любой художник – это слабый в социальном отношении человек: в семейных, личностных отношениях. Так и получается, что любой художник – «дебил». Так и у меня сложилось: «Ну, Дебил, так Дебил…»

А каким образом у Вас рождаются творческие идеи?

Время от времени я делал какие­то наброски, что полезно и нужно, но в последнее время отказался от этого, так как понял, что для меня главным является пребывание в состоянии художественной свободы в нужный момент. Тогда «происходит» кино – я просто беру кино или видеокамеру. Для этого достаточно двух или трех метров пространства в радиусе вокруг меня – это и есть кино, которое можно «сделать». Сделать при наличии кино пленки или видеокассеты и заряженной батарейки.
А рождение идей – это, наверное, абстрактный вопрос времени для меня. В моменте течения времени и находится идея фильма, и именно времени я посветил фильм, который я назвал «маленьким шедевром в культурной жизни Берлина», это «Здравствуй, Новый год!». Там я сыграл своего первого настоящего отрицательного героя. Он пытается остановить время, узнав, что это все­таки возможно. Но под «колесами» кармы, другого и не дано, он погибает, даря счастье и радость всем окружающим. Если человечеству понадобится моя жизнь, для того, чтоб оно было счастливо, я готов и на это.

А каким Вы видите это самое человечество? Для кого Вы делаете свои фильмы?

Этот вопрос меня сильно заинтересовал меня этой осенью, когда я в очередной раз готовил новую программу (так уже в течение 8 лет я обещаю себе и друзьям сделать это). И в тысячный раз, усаживаясь за монтажный стол, чтобы сделать первую монтажную склейку, я спросил себя, кто же будет моим зрителем, кому я буду показывать свое кино.
Я вдруг представил себе этих людей, а на листе бумаги записал несколько имен и фамилий: Глеб Алейников, Сюзанна Штретлинг, доцент института славистики в Берлине, Борис Кошелохов, список можно продолжать и далее. Мне стало интересно, сколько человек хотели бы посмотреть мои фильмы. И с этого я начал монтаж.
Все фильмы петербургского периода в моем творчестве были предназначены для четкого круга зрителей, которые молниеносно принимали мои работы.
Более того, мы в соавторстве еще с тремя людьми в 1987 году сделали фильм «Сторонник Ольфа». В общем и целом над ним работало около двадцати человек в течение двух месяцев. Но картина делалась для одного ленинградского художника­авангардиста – Олега Котельникова. Фильм был совершенно персонифицирован для показа зрителю.
Кстати, интересно вспомнить, что во время окончательного монтажа – в последние три дня работы в коммунальной квартире – нас забрали в милицию. В отделении удовлетворились тем, что идентифицировали личности четверых художников. Это соседи проявили бдительность… Но это всего лишь один из множества пикантных эпизодов в культурной жизни андеграунда 80х.

СИНЕ ФАНТОМ возвращается в Петербург с большим мероприятием, чего не происходило с 1989 года – со времен второго фестиваля параллельного кино. Что Вы думаете по поводу этого разворота истории? Можно ли войти в одну и ту же реку дважды?

Этого сделать, естественно, нельзя. То, что СИНЕ ФАНТОМ приезжает с большой программой уже в Петербург, а не в Ленинград – уже говорит о многом. Устоялись волнения и брожения, которые происходили в культурной среде двух столиц и страны в целом.
Понятие клуба само собой подразумевает определенную концепцию, определенного зрителя и определенного художника, конечно. И я очень люблю советский период, когда не все еще было плохо, а в истории художественной деятельности Москвы и Петербурга был пик цветения. Я прямой воспитанник и участник клубной деятельности, а она в свою очередь в любых проявлениях – это шаг вперед в общественном смысле.

А каковы же Ваши ожидания от Дней СИНЕ ФАНТОМ в Петербурге?

Кино – это кино. И я бы хотел, что во время этого события, оно смогло определиться как кино на нескольких уровнях.
Мы как андеграунд никогда не противоречили ни советскому кино, ни кинокритике. Было состояние неудовлетворенности объективности той критики, но это во многом объяснялось идеологией, и это можно понять.
У нас есть огромный багаж советских фильмов, смотря которые любой иностранный зритель скажет, что это «сила». И я бы хотел, чтоб кино на всех его уровнях пришло к некому единому знаменателю, ведь народу нужно кино. Кино как развлечение. Но кино это еще и искусство, и нужно решить современную проблему конкуренции с «истреблением» соперника – зрителя хватит всем. Нужно свободно творить, а это значит – заглядывать в будущее.

Что для Вас киноклуб СИНЕ ФАНТОМ?

Прежде всего, это Игорь Алейников, с которым мы познакомились в Ленинграде еще до проведения первого фестиваля параллельного кино. Позже я познакомился с Глебом. И так я стал близким другом братьев Алейниковых, которые после предлагали мне серьезные роли в своих фильмах, и, кажется, не разочаровались во мне.
Когда я получил в прошлом году посылку с плакатами «СИНЕ ФАНТОМ на Кубе» и подборку газет, тут же побежал и позвонил Глебу со словами: «Какое счастье, что есть клуб, в котором до сих пор можно встретить независимое мнение». Ведь оно крайне важно для общества, важно, словно воздух. Это независимое мнение, которое присущее не отдельному субъекту, а витает в зале, где после просмотра фильма можно поговорить с его автором самое ценное и необыкновенное. Все остальное отступает на задний план.
Это мнение – совершенно самостоятельная философия субъектно­объектных отношений. С этого начинается восприятие мира.

Беседовала Ирина Пушкарева

Фильмы Евгений Кондратьев:

• 1992 - Трактористы II

• Зарубежные х/ф 3987
• Драма 1551
• Отечественное кино 1284
• Артхаус - Авторское кино 949
• Комедия 882
• Мелодрама 641
• Французское кино 570
• Классика Голливуда 491
• Триллер 387
• Балет и танец 378
• Исторические фильмы 361
• Музыкальные фильмы 348
• Приключенческие фильмы 329
• Оперы и классическая музыка 313
• Английское кино 291
• Биографические фильмы 272
• Документальные фильмы 270
• Итальянские фильмы 240
• Военные фильмы 233
• Новое российское кино 217

• Фильмы
• Режиссеры
• Актеры
• Пользователи